ISSUE 1-2003
INTERVIEW
Александр Куранов Tomas Urbanec
STUDIES
Илья Гайдук Владимир Воронов Игорь Некрасов
RUSSIA AND CHINA
Евгений Сергеев Николай Хорунжий
OUR ANALYSES
Ярослав Шимов Димитрий Белошевский
REVIEW
Элла Лаврик  & Иван Задорожнюк
APROPOS


Disclaimer: The views and opinions expressed in the articles and/or discussions are those of the respective authors and do not necessarily reflect the official views or positions of the publisher.

TOPlist
INTERVIEW
В СОСЕДЯХ У ДРАКОНА
By Александр Куранов | журналист, Российская Федерация | Issue 1, 2003
     Рост экономического и военно-политического могущества Китая превращает Россию в его младшего партнера

     В Китае завершился процесс смены высшего руководства. После избрания в ноябре 2002 г. на XVI партийном съезде нового генсека КПК – Ху Цзиньтао, еще ряд важных государственных постов перешел к политикам так называемого "четвертого поколения" в результате решений мартовской сессии десятого созыва Всекитайского собрания народных представителей.
     Какое влияние приход к власти в Китае новых политиков окажет на развитие китайско-российских отношений? Как меняется баланс сил между Россией и Китаем в центрально-азиатском регионе? Какие перемены в диалог между Москвой и Пекином внесло потепление в российско-американских отношениях? На эти вопросы специально для «РВ» отвечает один из лучших российских специалистов про проблемам Китая – президент Фонда поддержки востоковедческих исследований, профессор МГИМО, доктор исторических наук Сергей Лузянин.

     Сергей Геннадьевич, все, конечно, помнят, как в 1990-е годы лидеры России и Китая – Борис Ельцин и Цзянь Цземин вели дружеские беседы на русском языке, вместе распевали старые советские песни и довели в итоге отношения между странами до логического завершения в виде Договора о дружбе и сотрудничестве, который, правда, с российской стороны подписал уже Владимир Путин. Теперь к руководству в КНР пришли новые лидеры, чуть более молодые (55-65 лет), но несомненно более прагматичные, лично почти не знакомые с Россией и с русским языком, поднявшиеся к вершинам власти уже в ходе перестройки Китая на капиталистический лад. Все это не может, наверное, не отразиться и на развитии отношений между КНР и Россией. Какие изменения в них могут произойти, на ваш взгляд, в обозримом будущем?

     Ключевая фигура среди новых лидеров Китая, несомненно, председатель КНР и генсек КПК Ху Цзиньтао. В отличие от Цзянь Цземиня он к России не настроен так субъективно позитивно, хотя, с другой стороны, нельзя заметить в его действиях и ничего отрицательного. По крайней мере – пока. Председатель Ху не связан с Россией личным опытом, не учился и не работал в России, не знает русского языка. И психологически он относится к России просто как к соседу, как к стратегическому партнеру. И это, на мой взгляд, одновременно и хорошо, и плохо.
     Хорошо – потому что нет субъективной рефлексии, которая присутствовала у Цзяня и у других китайских лидеров, переживших эпоху и дружбы, и вражды с Москвой и наложившей, естественно, определенный отпечаток на многие их действия в разные периоды политической деятельности. В этом смысле Ху чист. Поэтому он изначально действует прагматично, расчетливо и уверенно.
     А не очень хорошо потому, что в годы правления Цзяня некоторые встречи и последующие действия проходили между ним и Ельциным на основе личных взаимоотношений (помните новый протокол «без галстуков»?) и приносили порой неожиданные результаты, становившиеся как бы резкими прорывами вперед во взаимосвязях двух стран. Теперь этого не будет. Будет выверенный протокол, без импровизаций.
     Правда, Цзянь пока остался в руководстве КНР, сохранив пост председателя Центрального Военного Совета. Так, кстати, сделал в свое время и Дэн Сяопин. И все ключевые политические решения в течение ближайших 3-4 года – которые, как предполагается, Цзян будет занимать вышеуказанный пост – будут приниматься в том числе и с его одобрения. Такова традиция, отработанная китайской политической практикой.
     Избрание еще одной ключевой для КНР фигуры – нового премьера Вэнь Цзябао – предполагалось, хотя на сей счет и велись почти до последнего времени дискуссии в высших кругах. Вэнь вынужден будет пойти в экономике по пути сокращения неэффективных, нерентабельных госпредприятий, по пути дальнейшей либерализации национального хозяйства.
     Что касается отношения нового премьера к России, то это вопрос весьма деликатный, поскольку Вэнь является еще большим прагматиком, чем его предшественник. Вэня заставляет так действовать сама ситуация в экономике страны. В чем непременно сохранится ориентацию на Россию – заранее можно сказать почти со 100%-ной долей уверенности – это как на поставщика потенциальных энерго– и сырьевых ресурсов и вооружений. Тем более, что новым министром обороны назначен Цао Ганчуань, который до сих пор как раз курировал в Генштабе вопросы закупки российских вооружений.
     Но уже сейчас, заранее, можно предположить, что наверняка при новом руководстве КНР усилятся некоторые противоречия, которые ранее уже намечались в отношениях с Россией – я имею в виду процесс подготовки вступления России в ВТО: Китай жестко держит квоты по импорту стали и по ряду других позиций. Хотя взаимная торговля между обеими странами и растет, но пока в РФ мало кто всерьез обращает внимание, что растет-то она, в основном, за счет расширения китайского экспорта ширпотреба и других видов промышленных товаров, и за счет роста импорта российских вооружений, энергоресурсов, леса и других видов сырья. А вот товары из России в Китай почти не поставляются, нет прорыва и в сфере высоких технологий. Более того – не видны и перспективы в этой области на ближайшие годы. Это должно настораживать российских министров, однако им, видно, пока не до перспектив в отношениях между РФ и КНР.

     Если вернуться к позиции трех вышеназванных политических лидеров – Ху Цзиньтао, Цзянь Цземина и Вэнь Цзябао, то останется ли, на ваш взгляд, неизменным общий каркас китайско-российских отношений, сохранится ли курс на долговременное стратегическое партнерство?

     Думаю, что это будет той базой, за пределы которой не выйдет в ближайшие годы, и даже не будет пытаться выходить ни одна из сторон – ни Россия, ни Китай.
     Как это ни парадоксально, может быть, звучит, но данный каркас нужен не только России, переживающей ныне период национальной слабости, но – может быть, даже в первую очередь – Китаю. Это можно даже, я думаю, назвать своего рода формой ведения Китаем за собой России по ряду ключевых и острых проблем современности. Вспомним хотя бы некоторые из них: перекройка внутренних и геополитических отношений в государствах Центральной Азии, общемировые проблемы, связанные с ситуацией на Ближнем Востоке, отношения с США, ситуация в Азиатско-Тихоокеанском регионе.
     Да, пока формально и официально партнерство Пекина и Москвы – это равенство. В то же время, чем дальше, тем больше Россия в своем поведении на международной арене оглядывается на Китай и ведет с ним согласование собственных позиций и действий. Словом, в каком-то смысле формируется система взаимоотношений «старшего и младшего брата», в которой уже не Китай, как в начале 1950-х годов, но Россия выполняет роль брата младшего, роль ведомого. Колоссальная разница экономических потенциалов не может не деформировать политические отношения. Хотя, повторюсь, политики об этом пока предпочитают не говорить и долго еще будут придерживаться подобной позиции. Это как бы правило общей игры и никто – ни Пекин, ни Москва – думаю, еще очень долго нарушать его не будет.
     В политическом плане у России нет альтернативы Китаю на Дальнем Востоке и в целом в в Восточной Азии. Конечно, гипотетически хорошо было бы, если бы у РФ кроме такого большого стратегического партнера, как Китай, был бы в этом регионе еще один столь же важный и мощный партнер, которым могла бы при иных обстоятельствах стать Япония. Но с нею у Москвы существуют известные проблемы. В Китае это прекрасно понимают. Поэтому для РФ есть единственный стратегический и политический союз – с Китаем. В ближайшие 5-10 лет иных вариантов в этом не предвидится, да и желания разрушать данную ситуацию ни у кого нет. Это, по большому счету, совсем сегодня России невыгодно.
     Продолжается активно сотрудничество России и Китая в сфере региональных отношений: Центральная Азия, Ближний Восток, проблемы интеграции Северо-Восточной Азии, АТР. По каждому из этих вопросов постоянно идет процесс согласования позиций между РФ и КНР. В чем-то взгляды между ними совпадают на 100%, в чем-то – на 90%. Но, главное, по всему спектру проблем идет согласование. Правда, нельзя молчать и о некоторых расхождениях: есть такие проблемы, по которым Пекин формально консультируется с Москвой, но поступает все-таки по-своему. Правда, нередко данные темы не очень-то и интересуют Россию, порой в силу географической отдаленности от ее границ тех или иных стран, с которыми у КНР налажены более тесные взаимоотношения или в которых проживает большое число этнических китайцев.
     Первостепенный из региональных вопросов, в решении которого обе стороны крайне заинтересованы, – это, конечно, проблема Корейского полуострова, конкретнее – проблема Северной Кореи и ядерной безопасности в этом регионе. Здесь есть прямая заинтересованность РФ и КНР, причем, конечно, в контексте их отношений также с США, Японией и Южной Кореей.
     Кроме того, весьма и весьма важный характер имеют российско-китайские консультации по проблеме Тайваня. Москва полностью поддерживает в этой ситуации Пекин, выступая за единый Китай, за мирное объединение Китая с Тайванем. Хотя многих в Москве откровенно тревожит пока лишь гипотетический вопрос: «А если Китай все-таки предпримет объединение страны вооруженным путем – какова в таком случае будет позиция Москвы?.. Но повторяю, что Россия выступает исключительно за мирное объединение КНР и Тайваня, считая, что силовые варианты в этом деле просто недопустимы.
     Еще одна важная тема – проблема региональной интеграции. Китай задумал создать своего рода азиатский вариант Всемирной торговой организации (ВТО), систему «АСЕАН плюс три», т.е. АСЕАН плюс Южная Корея, Япония и Китай. Проект этот очень большой, сложный и глобальный. В каком-то смысле это еще и альтернатива европейской интеграции. Россия здесь пока почти не задействована, хотя китайцы согласны и на формулу «АСЕАН плюс четыре», т.е. с добавлением России. Для Москвы данный проект носит пока больше формальный характер, ведь Россия весьма мало влияет на глобальные интеграционные процессы в Северо-Восточной Азии, хотя у нас есть различные перспективные проекты в этом направлении, в частности, в сфере энергопотоков.
     А вот в развитии еще одной региональной проблемы российско-китайские отношения имеют очень важное значение. Я имею в виду условный треугольник Россия - Индия - Китай. Условный потому, что взаимоотношения всех трех сторон обозначены довольно расплывчато. Россия в каком-то смысле ведет этот «треугольник» за собой, прикладывая неимоверные усилия для сближения Китая и Индии. И надо сказать, что ей это в значительной степени удается, поскольку за последние пять лет позиции Пекина и Дели по многим вопросам значительно сблизились. Очень важно, что фактически на 90% урегулирована территориальная проблема, несмотря на претензии и обиды индийской стороны. Во многом решен вопрос по Далай Ламе. Кстати, далеко не случайно Далай Ламе не так давно было отказано во въезде в Россию,– это напрямую связано с российско-китайскими отношениями.

     В отношения Индии и Китая с давних пор вклиниваются их, мягко говоря, неоднородные контакты с Пакистаном. Для Китая эта страна – давний друг, для Индии – заклятый враг. Насколько это влияет на характер связей внутри упомянутого вами «треугольника»?

     Действительно, Индию всегда раздражала и даже отчасти пугала дружба Пакистана с Китаем. Сегодня эта проблема отчасти решена, во многом благодаря тому, что Китай и Россия инициировали и создали новую региональную организацию – ШОС (Шанхайская организация сотрудничества) или, как ее еще называют – Шанхайскую шестерку. Пакистан проявляет к ШОС огромный интерес, что можно использовать во благо его взаимоотношений с Индией.

     Теперь хотелось бы выйти за региональные рамки и рассмотреть позиции России и Китая по геополитическим проблемам. Первым делом, само собой напрашивается вопрос об их поведении и взаимопонимании в ситуации вокруг Ирака.

     Здесь я сразу хотел бы обозначить один важный нюанс. Формально Россия и Китай занимали перед войной в Ираке одинаковую, всем известную позицию – за продолжение инспекций, за решение вопроса дипломатическими и сугубо мирными методами. Но за этим поведением стояла и стоит разная тактика. У меня есть ощущение, что в отношениях с США обе страны, занимая внешне одинаковую позицию, получат разные результаты. Россия демонстративно проявила солидарность с Германией и Францией. Китай действует чисто индивидуально. Он не собирался налагать вето на предложения США и Великобритании в Совете Безопасности ООН, планировал воздержаться при голосовании и в течение всего периода иракского кризиса продолжал поддерживать с руководством США плотные контакты.
     В целом у меня создалось ощущение, что после завершения операции в Ираке отношения между США и Китаем, по крайней мере, не ухудшатся, а может быть, даже и еще более улучшатся, чего нельзя сказать о России. Одним словом, Пекин и в этом вопросе действует тактически более мудро и дальновидно по сравнению с Москвой. С одной стороны, он сохранил свое лицо в отношениях с арабскими государствами, с другой – очень вежливо повел себя с США и другими участниками военной акции в Ираке. То есть, мы опять-таки наблюдаем блистательное исполнение Пекином традиционной китайской позиции «обезьяна сидит на горе и внимательно наблюдает за сражением тигров в долине». Именно так действуют сегодня руководство и МИД КНР.

     Крайне мало информации проникает о взаимодействии России и Китая по проблеме Северной Кореи, связанной с развитием этой страной собственной ядерной программы. После военной акции США в Ираке именно КНДР может стать главным объектом внимания Вашингтона, а также международных организаций, включая ООН. А Москва и особенно Пекин заявляли в последние годы о себе как о главной силе, влияющей на Пхеньян, и о своей посреднической миссии между северокорейским режимом и остальным миром. Так ли это на самом деле?

     И так, и не так. Сразу после резкого обострения отношений между США и Северной Кореей в Пхеньяне, как известно, побывал заместитель министра иностранных дел РФ Александр Лосюков, который должен был – по заданию Кремля – смягчить позицию Ким Чен Ира и тем самым продемонстрировать особое расположение Северной Кореи к России, как к старшему брату – советнику. Переговоры у Лосюкова получились чрезвычайно трудные, кое-какого смягчения во взглядах и высказываниях северокорейского руководства ему действительно удалось добиться, но, судя по ряду сопутствующих моментов, Пхеньян не хотел бы действовать на международной арене через неких посредников, пусть и достаточно авторитетных, а хотел бы играть в политические игры напрямую, в первую очередь – в отношениях с США.
     В последние месяцы Пхеньян разрушил рамочное соглашение 1994 года с США, вышел из Договора о нераспространении ядерного оружия, заявил о выходе из Договора о перемирии. Северокорейцы испытали несколько тактических ракет и, насколько я знаю, готовят испытание баллистической ракеты.
     За этими фактами можно рассмотреть три компонента. Нежелание американцев идти на поводу у Ким Чен Ира, и на его условиях подписывать новое рамочное соглашение. Попытку США интернационализировать решение северокорейского вопроса с подключением, прежде всего, России и Китая. И, наконец, не исключено наложение международных санкций на Пхеньян и начало следующего – после Ирака – акта международной антитеррористической кампании.
     Китай в настоящее время действует в отношении Северной Кореи достаточно активно, хотя, опять-таки, не слишком публично. Пекин, как и Москва, полностью заинтересован в мирном урегулировании северокорейского кризиса. Обе страны считают, что Пхеньян должен вернуться в Договор о нераспространении и выступают за безъядерный статус КНДР. Тому же Китаю абсолютно ни к чему возникновение очага политической напряженности, а то и военного конфликта у себя под боком. Поэтому давление Пекина на Пхеньян теперь, после окончательного переформирования высшей власти в КНР будет, несомненно, нарастать и, если судить по тем каплям информации, которые просачиваются из-за плотно закрытых дверей Чжунняньхая – официальной резиденции руководства ЦК КПК и правительства, – уже нарастает.
     Любопытна в связи с этим позиция нового президента Южной Кореи Но Му Хёна, многие высказывания которого пронизаны весьма заметным антиамериканским акцентом. Он, в частности, уже неоднократно заявлял о том, что нужно мирным путем урегулировать северокорейский кризис и что роль США на Корейском полуострове и в регионе в целом постепенно должна снижаться, и что Сеул может и должен выступать лидером в межкорейском урегулировании и в решении нынешней кризисной ситуации.
     Воззрения Но Му Хёна во многом совпадают со взглядами Пекина и Москвы, да он и не стремится скрывать этого совпадения. Президент Республики Корея полагает, что Пекин и Москва – как раз те столицы, на которые его стране и другим государствам региона нужно опираться в проведении новой политики.
     Что касается позиции Японии по данной тематике, то она за последние месяцы не претерпела больших изменений и весьма близка к американской. Япония, США и Тайвань активизировали создание новой, региональной ПРО театра военных действий. В Москве недавно побывал министр обороны Японии, затем в начале апреля Токио посетил министр обороны России. Японцы считают, что и России хорошо было бы подключиться к вышеназванному проекту по ПРО. Тем более, если МАГАТЭ передаст после иракского кризиса рассмотрение северокорейского вопроса в Совет Безопасности ООН и на Пхеньян будут наложены санкции, это будет означать, что после Ирака главной проблемной страной станет именно Северная Корея.
     Как в дальнейшем здесь сложатся события – прогнозировать очень трудно. Ким Чен Ир, в отличие от Саддама Хусейна, настроен более жестко, и после того, как два месяца назад, после расконсервации ядерного реактора на тяжелой воде под Пхеньяном, он выгнал из страны международных инспекторов, ситуация зашла в тупик. Думаю, что скорее Пекин, чем Москва смогут оказать на лидера КНДР серьезное влияние и тем самым помогут США в разрешении этой проблемы. Да и Вашингтон - судя по некоторым признакам - готов в этом вопросе сотрудничать скорее с Китаем, чем с Россией, полагая, видимо, что Пекин имеет более надежные и крепкие рычаги влияния на непредсказуемый Пхеньян.
     Не исключено, что в конечном счете Ким Чен Ир надеется выиграть путем шантажа и угроз весьма значительную финансовую и материальную помощь для своей страны, чтобы его режим смог достаточно безбедно и беззаботно просуществовать еще многие годы. Именно финансы - на многие миллиарды долларов - нужны сейчас Киму, ну, а ядерное оружие и пара-тройка серьезных ракет могут служить определенным противоядием против потенциального агрессора, но прежде всего - как очень удобный инструмент шантажа в общении с международным сообществом.

     Вы упомянули еще одну проблемную для региона и для российско-китайских отношений страну, которая сейчас активно стремится подключиться к работе ШОС - Пакистан. Каковы перспективы его «легитимизации» в качестве если не друга, то, по крайней мере, доброго партнера для России и Индии, и насколько готов участвовать в этом процессе Китай?

     Два года назад, когда Пакистан впервые, поначалу неофициально, начал зондировать через Китай свою заявку, это было воспринято и в Китае, и в России, и во всем регионе как некая авантюра, даже попытка расколоть ШОС, дескать, как Пакистан вступит в эту организацию, если он на грани войны с Индией?!
     Прошло два года. Пакистан несколько раз всерьез повторил свою заявку. В феврале 2003 г. состоялся визит пакистанского президента Первеза Мушарафа в Россию, и во время переговоров с Путиным он снова озвучил желание вступить в ШОС. Значит, страны-члены ШОС, прежде всего, Россия и Китай, должны реагировать на эту инициативу, а именно - впустить Пакистан в ШОС или окончательно закрыть перед ним двери этой организации.
     Сложившуюся в связи с пакистанской заявкой непростую дипломатическую ситуацию мог бы на время и хотя бы отчасти разрядить своего рода институт наблюдателей ШОС по аналогии с соответствующим статусом «гостей-наблюдателей» при АСЕАН, АТЭС и ряде других международных организаций. Пекин мягко, но настойчиво лоббирует постепенно проникновение Пакистана в ШОС. Москва же со своей позицией пока с достаточной степенью четкости не определилась.
      Возникает закономерный вопрос: если Пакистан в конце концов пробьется в состав «Шанхайской шестерки», то что же тогда делать с Индией? Ведь она в последнее время тоже все явственнее и настойчивее изъявляет свое желание стать членом ШОС. Но ведь одновременное присутствие Индии и Пакистана в ШОС – явление невероятное! Или, может быть, это станет первым шагом к их постепенному примирению? Однако в последнее пока не верят ни в Москве, ни в Пекине.
     Во время недавнего крупного совещания в Алма-Ате по проблемам азиатской безопасности, которое превышало по своему формату состав ШОС, Владимир Путин пытался «поиграть» в посредника между лидерами Индии и Пакистана. Однако полномасштабного посреднического диалога не получилось, хотя важна уже такая попытка и сама по себе. Насколько мне известно, Пекин тоже приложил руку к этой инициативе и всячески проявляет интерес к процедуре урегулирования отношений между Индией и Пакистаном. В этом плане интересы Москвы и Пекина тоже во многом сходятся.

     Еще один возможный камень преткновения в отношениях России и Китая - появление в регионе Центральной Азии Соединенных Штатов.

     Действительно, в чем пока недостаточно четко определены подходы китайского и российского руководства - так это в вопросе военно-политического присутствия США в странах Центральной Азии. Американцы имеют военные базы уже в трех местных государствах, кстати, тоже являющихся членами «Шанхайской шестерки» - в Киргизии, Таджикистане и Узбекистане.
     В течении последних полутора лет факт размещения в этом регионе небольших пока группировок американских войск Китай раздражал, но не вызывал ответной негативной реакции. Пекин воспринимал их присутствие как временное и вынужденно связанное с постталибским урегулированием ситуации в Афганистане.
     Но, здраво рассудив, что американцы разворачивают свои базы в странах Центральной Азии на долговременной основе, и вряд ли в обозримом будущем соберутся отсюда уходить, а также уловив в действиях США тенденцию своего рода «окружения Китая», Пекин теперь разворачивает информационно-пропагандистское наступление против Вашингтона, открыто заявляя, что не видит в военном присутствии США в регионе никакой практической необходимости.
     В частности, в последние недели Пекин предъявил своему соратнику по ШОС - Киргизии, соответствующие претензии, придравшись к продлению ее руководством договоренностей с США о присутствии их военной базы. При этом Пекин ссылается не только на свои соответствующие двусторонние соглашения с Бишкеком, но - даже прежде всего - на взаимные обязательства в рамках ШОС. Хотя в документах Шанхайской шестерки подобный момент как раз и не прописан. Я, как участник подготовки документов по ШОС, помню, что накануне прошлогоднего петербургского саммита «шестерки» мы предлагали внести соответствующие дополнения в Устав этой организации, но они были вычеркнуты в последний момент, и, в результате, Пекин в общем-то неправомерно сейчас предъявляет Бишкеку обвинения по американским базам, как нарушение договоренностей по ШОС, - они юридически несостоятельны.
     Правда, существует еще ряд документов по сотрудничеству государств-членов ШОС в сфере борьбы с международным терроризмом, в частности, предполагающих создание именно в Бишкеке единого антитеррористического центра. Возможно, Пекин пытается опереться на некоторые положения этих документов.
     За всей подобной казуистикой кроется главная проблема: участникам ШОС необходимо определиться и методологически, и принципиально – являются ли американцы для них союзником или противником? Мне думается, что не только России и странам Центральной Азии, но и Китаю - в соответствующих действиях внутри региона, который Пекин считает «своим» - нужно налаживать союзнические отношения с Вашингтоном. У США здесь есть свои интересы, они отнюдь не из альтруистских побуждений находятся в этом регионе.
     Процесс, происходящий в Центральной Азии, - сам по себе очень интересный и очень важный, способный оказать на будущее развитие не только здесь, но и в более широких международных масштабах весьма значительное влияние. Дело в том, что в этом регионе после распада СССР и фактического ухода отсюда России возник определенный геополитический вакуум. Пекин посчитал, что естественным преемником-патриархом здесь должен быть именно он и никто иной, и соответствующим образом в последние годы вел себя в отношениях с Казахстаном, Узбекистаном и другими странами Центральной Азии. Москва в этом ему практически никак не противодействовала, а кое в чем даже и способствовала.
     И вдруг, после событий 11 сентября, в ходе подготовки к войне и непосредственно войны с Афганистаном здесь появляются Соединенные Штаты и начинают постепенно, но весьма настойчиво оттеснять Китай с завоеванных им позиций. Причем Вашингтон при этом не скупится на финансовые и прочие дары местным «аксакалам». Пекин же скупердяйничает, предпочитая проводить «высокую политику» бесплатным образом. Для него выдать Бишкеку или Душанбе лишний юань - целая проблема. А центрально-азиатские лидеры обожают «данайцев, дары приносящих». Причем им, в принципе, все равно, откуда появляются эти «данайцы» - с Востока или с Запада. Если китайцы осознают свою ошибку и изменят стратегию действий - наверняка им удастся уравновесить чашу весов политического влияния.
     Россия же в данной ситуации выступает лишь в пассивной роли наблюдателя. Она создала небольшую военную базу-аэродром под Бишкеком. Но это слишком малый штрих к общей, в целом неудовлетворительной для нее картине. А ситуация в регионе отнюдь не спокойная. Ведь в Афганистане снова активизировались отряды талибов, порой здесь разворачиваются целые сражения. Судя по неофициальным данным, в целом за последний год на территории этой страны погибло уже около тысячи военнослужащих из США и других стран, входящих в состав миротворческого контингента.
     Словом, новая волна постталибского кризиса вероятна и возможна. Поэтому перед Шанхайской шестеркой стоит задача оперативно перестроить и активизировать свою деятельность и определить, наконец, характер взаимоотношений с США в регионе. И Россия должна достаточно четко, внятно заявить о своих интересах и намерениях в Центральной Азии. Пока же она исполняет роль безынициативного партнера США и Китая.

     Большое влияние на российско-китайские отношения уже в ближайшем будущем может оказать характер экономического развития КНР. Каков ваш прогноз?

     Думаю, что пик экстенсивного развития, неоспоримого движения «вперед и выше» Пекин уже прошел. Надеюсь, что минет его и экономический коллапс. Судя по всему, впереди у Китая - продолжительная и весьма болезненная фаза перестройки структуры национального хозяйства и приспособления к мировому рынку.
     В связи с этим возникает важный вопрос - как китайские экономические пертурбации могут сказаться на положении России? Любые крайности в развитии экономики страны-соседа одинаково невыгодны и даже опасны для РФ. Превращение КНР в экономическую сверхдержаву может поставить Россию в позицию ресурсного придатка Китая на долгие годы. Ведь уже сегодня по объему промышленного производства КНР опережает Россию в пять раз! Будущее партнерство по ВТО еще более усилит дисбаланс по многим позициям. Причем политические механизмы в рамках долговременного стратегического партнерства, провозглашенного обеими сторонами, при всей риторике о «равенстве» и «взаимовыгодном сотрудничестве» все равно не способны предотвратить обретения Россией неофициальной роли «младшего брата».
     Негативный же вариант экономических эволюций в Китае – вход страны в жесткий кризис – грозит неконтролируемой миграцией на российские земли сотен миллионов китайцев, при которой нынешняя озабоченность быстрым разрастанием китайской диаспоры в Сибири и на Дальнем Востоке может показаться всего-навсего детской сказкой.
     А вот если развитие ситуации пойдет по среднему пути, - что, на мой взгляд, наиболее вероятно - то есть основания смотреть на перспективы российско-китайского партнерства в сфере экономики с определенным - но, на всякий случай, умеренным - оптимизмом. Но в долгосрочной перспективе на долю оптимизма остается совсем мало места. Однако это уже повод для отдельного разговора.

     Но именно за рамки долгосрочных перспектив российско-китайских отношений и хотелось бы заглянуть.

     Здесь я вижу два момента – политический и технологический. Начну с последнего, а именно – с перспектив торгово-экономических отношений. Ни для кого не секрет, что сегодня они строятся на двух китах: на военно-технических связях, составляющих более 40% от общего объема товарооборота (чуть более 3 млрд.долл.), и перспективных энергопроектах, в частности, экспорте сибирской нефти, прежде всего – Дацинский проект (трубопровод Ангарск – Дацин, находящийся пока в стадии утверждения решения; конкурент ему – проект Ангарск – порт Находка, с выходом на танкерные поставки, в чем, прежде всего, заинтересована Япония) и отчасти Ковыткинский газовый проект в том же регионе.
      Остальные виды взаимной торговли по объему сравнительно невелики. Из общего объема 12 млрд.долл. на них приходится менее половины.
      В сфере ВТС (военно-технического сотрудничества) со стороны КНР готовится своего рода переворот, о котором в России мало кому известно, главным образом, политическому и военному руководству страны. В стратегии закупки вооружений Китай намерен совершить серьезную диверсификацию: в течение ближайших 3-5 лет Пекин намерен избавиться от практически полной зависимости от Москвы, и в будущем, наряду с ориентацией на российское вооружение, переключиться на закупки новейшей боевой техники и технологий в странах Западной Европы и США. Фирмы этих стран уже готовы открыть свои рынки для китайцев, и уже ведут между собой весьма жесткую борьбу за право стать поставщиком техники для армии КНР.
      До сих пор в Москве были уверены в том, что китайский рынок полностью и надолго открыт только для российского вооружения. Исходя из этого строились планы развития российского военно-промышленного комплекса (ВПК) на многие десятилетия вперед.

     Большой шум наделало в конце прошлого года выступление в Комсомольске-на-Амуре министра обороны РФ Сергея Иванова, который в присутствии представителей СМИ заявил, что российский ВПК на 60% загружен благодаря заказам из КНР. Многие сочли подобное заявление грубой ошибкой со стороны министра, фактически открывшего карты главному заказчику, который теперь может поиграть и на снижение цен на вооружение.

     Совершенно верно. Теперь китайские заказы могут если не упасть резко в цене, то уж совершенно точно сократиться по объему за несколько ближайших лет вдвое – до 30% от общей загрузки российского ВПК. В пересчете на доллары потеря составляет полтора миллиарда – сумма для бюджета, но, прежде всего, для работников ВПК – просто колоссальная. Многие оборонные заводы остаются таким образом без заказов, без какой-либо перспективы, а значит, вынужденно освобождаются от десятков, если не сотен тысяч своих работников. Для небольших городов, где подобные заводы преобладали и были единственными кормильцами местного населения, такая ситуация оборачивается подлинной трагедией.

     В какой стадии находится этот китайский «разворот» в закупках вооружений?

     Ни в российские, ни, тем более, в китайские СМИ подобная информация пока не попадала. Но по заданию нового руководства КНР такая работа начата пока на экспертном уровне. Естественно, продолжается борьба внутри китайского ВПК и в армейской верхушке за политико-географическую «ориентацию» в закупках вооружений. Но поскольку команда сверху дана, «разворот» постепенно начинается, пусть пока и на предварительном, экспертном уровне.
      Что касается Дацинского (нефтепровод) и Ковыткинского (газопровод) энергопроектов, на которые возлагаются большие надежды с обеих сторон границы – что это будет крупный прорыв. Но и в этом есть определенные проблемы. Дацинский нефтепровод будет, судя по всему, не слишком рентабельным, поскольку монопольным потребителем сырья будет один лишь Китай. И Пекин, учитывая этот фактор, уже сейчас всячески занижает цену за нефть, из-за чего весь проект становится экономически невыгодным для России, которая поставлена в жесткие рамки и не может вести равноправную борьбу.
      А альтернативный дацинскому – находкинский проект – предполагает конкуренцию потребителей. Но по политическим соображениям, поскольку он будет обслуживать Японию и другие страны, не столь нам дружественные и нужные, как Китай, в России отдается предпочтение именно дацинскому проекту. И уже принято решение в первую очередь строить именно трубопровод Ангарск – Дацин. В очередной раз – теперь уже не в тепличных социалистических, а в сугубо рыночных условиях – верх взяли не экономические, а политические конънктурные соображения. А более экономически выгодный для России находкинский вариант нефтепровода идет вторым планом, и когда он будет построен, и будет ли когда-нибудь построен вообще – неизвестно. Ведь в случае сооружения дацинского трубопровода нефти для находкинского может и не хватить. Технологически весьма сложно загрузить сразу две ветки трубопроводов.
      И есть еще один непростой вопрос для развития российско-китайских отношений. Если в КНР в обозримом будущем случится экономический кризис, то процесс миграции будет иметь качественно иной характер, нежели сейчас, когда происходит достаточно регулируемое проникновение китайцев на территорию России. Пока по своим масштабам оно не представляет собой крупной угрозы для интересов РФ. Но если миграция будет происходит в рамках крупного кризиса, то численно она возрастет до 50-60 млн.человек – того самого «лишнего» для КНР населения, которое стихийно отправится в поисках лучшей доли на российский Дальний Восток. И угроза эта – вполне реальная, мало изученная и как следует не осознаваемая в России.

     Какой существует «процент надежды», что подобный коллапс в экономическом развитии Китая не случится, а значит и потоки мигрантов не ринутся через границу на безлюдные просторы российского Дальнего Востока и Сибири?

     Многие эксперты, изучающие китайскую экономику, все-таки склоняются к тому, что Китай «вырулит» из опасной ситуации, хотя его экономика, конечно, заметно сбросит обороты.

     Давайте вернемся к вышеупомянутому «развороту», который готовится в сфере ВТС. Готовясь стать покупателем и пользователем новейших видов западных вооружений, китайцы, вероятно, предполагают использовать его не только в своей армии, но и каким-то образом, через выпуск лицензионной продукции, выйти с этими новинками на рынки третьих стран, прежде всего, наверное, в своем «подопечном» регионе Юго-Восточной Азии?

     Конечно, именно в подобном направлении предполагается формировать и выстраивать всю сферу рынка вооружений.

     Получается, что как только пришли к власти новый председатель КНР и генсек КПК и новый премьер, как сразу же, первым делом взялись за кардинальное переоснащение своей армии и ВПК?

     Нет, конечно, попытки развернуть сферу военно-технического снабжения в западном направлении делались и прежде. Но Цзянь Цземину каждый раз удавалось сохранить характер оснащения армии вооружением. Но, как я уже говорил ранее, новое руководство Китая, внешне продолжая линию на сотрудничество с Россией, никак эмоционально с ней не связано, делая акцент на то, что именно рынок определяет эффективность закупок. Новый элемент в действиях китайских лидеров – «мы не должны зависеть от одной страны, но можем и будем закупать военную технику там, где это наиболее выгодно и эффективно».

     Вы упомянули, что новый министр обороны Цао Ганчуань ранее курировал закупки российского вооружения, т.е., видимо, весьма тесно связан или, по крайней мере, хорошо знаком с российскими военными, политиками и бизнесменами. Он не будет вести пророссийскую линию в сфере ВПК?

     Сам-то он, может, и сохранит симпатии к российским коллегам и российской технике. Но в Китае служебная субординация – дело довольно-таки жесткое. Если уже принято политическое решение на самом верху, то и министр мало чему сможет воспротивиться. Это не Россия.

     Если мы попытаемся заглянуть не на 5-10 лет вперед, а на более отдаленную перспективу – что нам там откроется в области российско-китайских отношений? Дайте, пожалуйста, свой прогноз, как знаток в этом деле. Если уже сейчас, исходя из ваших слов, Россия все заметнее скатывается на роль младшего брата в диалоге с Китаем, то кем она станет для него через 10-20-30 лет? Во что может вылиться постепенно растущее политическое давление Пекина на своего северного соседа?

     Безусловно, сначала негласно, малозаметно, а потом все более открыто и интенсивно такое давление будет усиливаться, особенно по ключевым для развития Китая вопросам. А Москва все чаще и откровеннее будет уступать. Уже сейчас эти уступки совершаются, пусть пока и в мелочах. Например, по распоряжению из Москвы в Сибирь не пустили Далай Ламу. А, допустим, через 15 лет Китай, не сумевший мирным путем присоединить к себе Тайвань, и он, потеряв терпение, решил сделать это военным способом. И при этом вполне может ссылаться на сегодняшний иракский опыт США, на другие случаи применения силовых акций вне рамок международного права. Вполне возможно предвидеть в таком случае давление Пекина на Москву с призывом поддержать его действия как в Совете Безопасности ООН, так и другими способами. Одним из аргументов китайцев при этом может быть такой: «Ведь мы же вас в вопросе Чечни всегда поддерживали!»
      Слабость России в том, что у нее в этом регионе нет альтернативы Китаю. Если бы у нее здесь – параллельно с Китаем – был еще один политический союзник, например, Япония, то был бы и политический выбор, простор для маневрирования. Но пока – и в обозримом будущем – отношения Москвы с Токио носят по известным причинам очень сложный характер, а больше в регионе всерьез и опереться не на кого. Южная Корея по всем компонентам уступает Китаю, а о других странах ЮВА и говорить нечего.
      Пекин обо всем этом прекрасно знает. И действие договора о стратегическом партнерстве, подписанный в июле 2001 года и, кстати – по инициативе именно китайской стороны, предполагается не на 5-7 лет, а на весьма и весьма длительную перспективу, из расчета крепко привязать Россию к Китаю на весь период деятельности не только ныне пришедшего к власти «четвертого поколения» руководителей, но даже, наверное, и последующего, «пятого поколения».
      Ведь китайцы, как народ древний и мудрый, мыслит не годами, а десятилетиями и даже столетиями, живет не тактикой, а стратегией. Слабость России лишь работает на этот геополитический китайский расклад, как и неопределенность российской позиции в отношении Запада. То Вашингтон для россиян как «брат родной», то чуть ли не как враг. Иракская война очень наглядно продемонстрировала двойственность слов и действий Москвы.
      С другой стороны, как верно заметил один из американских политологов, - США могут позволить себе такую роскошь, как спор с Китаем по какому-либо поводу или даже без оного, но Россия не имеет права на подобную роскошь, поскольку именно у нее под боком, на протяжении пяти тысяч километров, проживают почти полтора миллиарда китайцев.

Print version
EMAIL
previous НЕКРАСОВСКИЙ ВОПРОС - NEKRASOV´S QUESTION |
CHINA AND RUSSIA HAVE ENOUGH WISDOM NOT TO RUN INTO CONFRONTATION |
Tomas Urbanec
next
ARCHIVE
2021  1 2 3 4
2020  1 2 3 4
2019  1 2 3 4
2018  1 2 3 4
2017  1 2 3 4
2016  1 2 3 4
2015  1 2 3 4
2014  1 2 3 4
2013  1 2 3 4
2012  1 2 3 4
2011  1 2 3 4
2010  1 2 3 4
2009  1 2 3 4
2008  1 2 3 4
2007  1 2 3 4
2006  1 2 3 4
2005  1 2 3 4
2004  1 2 3 4
2003  1 2 3 4
2002  1 2 3 4
2001  1 2 3 4

SEARCH

mail
www.jota.cz
RSS
  © 2008-2024
Russkii Vopros
Created by b23
Valid XHTML 1.0 Transitional
Valid CSS 3.0
MORE Russkii Vopros

About us
For authors
UPDATES

Sign up to stay informed.Get on the mailing list.